Эту историю я знал давно, хотя целиком никогда ее не слышал. Всегда были какие-то отрывки, эпизоды, а вот рассказа целого такого я не помню. Редко можно было встретить разговорчивого участника ВОВ. И вот недавно мне в руки попала кассета с интервью моего дяди американской журналистки, которая собирала истории участников ВОВ и переживших катастрофу. Она была профи и сумела разговорить дядю, и я услышал всю историю, от начала и до конца. Я сразу решил написать эту захватывающую и не выдуманную историю. Эта история вызывает у меня чувство гордости, за дядю, за его силу воли в борьбе с фашизмом. Я долго думал, как и от чьего имени писать этот рассказ, и решил писать от имени дяди. Я думаю он бы меня простил за это. А потомкам и его внукам правнукам будет интересно знать, как жил, как воевал и как боролся за жизнь их дед. Тем более, что один из правнуков носит имя деда.
1949 год война давно закончилась, можно жить и радоваться, тем более, что есть повод молодая жена, только что родилась дочь, но вызов в КГБ заставил напрячься. На допросе снова услышал старые вопросы. Когда призывался в армию, откуда, где воевал, как попал в плен и почему у тебя фамилия Золотушкин, если ты был рождён Готфридом. Я думал, что для меня эта тема давно закрыта, но я ошибался, все пришлось вспоминать и переживать заново.
Родился я 15 августа 1919 в городе Кременчуг Полтавской области в еврейской семье, да и город тогда был еврейским. В 1927 году пошел учиться в еврейскую школу, в 1934 окончил семь классов и поступил в техникум. Все предметы вначале преподавали на идиш, а вот когда дошли до профильных предметов, перешли на русский. В идиш нет тех терминов, что на русском и учебников соответственно на идиш не было. 1938 окончил техникум и был направлен в город Днепродзержинск на вагоностроительный завод имени газеты Правда конструктором в конструкторское бюро. В этом же году поступил в вечерний институт. В 1939 году после того как началась война в Польше, был призван в Красную Армию в железнодорожные войска и направлен в полковую школу, так как я был дипломированный специалист. Когда началась Финская компания, из отличников боевой и политической подготовки начали формировать батальон для отправки на финский фронт. Но война быстро закончилась и батальон снова был расформирован и меня снова вернули в часть. Весной 1941 года мою часть направили на станцию Вапнярка Одесской области, для строительства железнодорожной ветки в сторону румынской границы. Весь личный состав расположили в палаточном городке на опушке леса, а меня назначили завскладом оборудования. Склад располагался в чистом поле на колхозной весовой. Всю территорию склада я накрыл маскировочной сеткой, нет не для маскировки, об этом тогда еще никто не думал, а чисто защита от солнца. Но эта сетка сыграла свою роль и спасла жизнь и мне и многим другим бойцам. С мая месяца немецкие самолёты постоянно нарушали границу, и в первый день войны, эти самолёты беспощадно бомбили палаточный городок, а вот на мой склад бомбы не падали. К вечеру первого дня войны пограничники попросили помощи у наших командиров. Люди были, но вот из оружия только карабины, инженерным войскам автоматы ружья не полагались. Боеприпасов было только для несения караульной службы, но пограничники сказали, что и оружие и боеприпасы у них есть. С помощью контратак удалось тогда отбросить румынские войска заграницу СССР. Вскоре подошли регулярные части, и нашу часть отправили работать по назначению, ремонт ж.д путей повреждённых бомбёжками. Работы было много по всей территории Украины, где-то ремонтировали, а кое-где и взрывали. В августе меня и еще несколько бойцов направили в город Нежин за спец оборудованием. Когда мы прибыли в город Нежин, там уже шли уличные бои и город был почти захвачен немцами. Чудом удалось сесть на последний уходящий из города состав. Прибыв в расположение части которая должна была находиться в ста километрах от Киева, ниже по течению Днепра. Нашей части на месте не оказалось, где и куда она переехала узнать было невозможно. Район просто кишел отступающими частями из Киева. Из этих разрозненных частей сформировали группу и приказали занять оборону на левобережной части Днепра. Только мы окопались как пришла новость, что немец уже форсировал Днепр и пытается окружить наши войска. Приказ отступать в сторону Полтавы. В начале мы не встречали крупных вражеских частей, были мелкие группы немцев. Но во время очередного перехода мы попали под сильный миномётный обстрел, меня практически сразу ранило в голову и я потерял сознание. Пришёл в себя, смотрю, а по полю ходят немцы и собирают раненых. Первая мысль надо избавиться от документов, сапёрной лопаткой подковырнул дёрн и сунул туда свои документы. Подошёл немец, пнул меня ногой, я зашевелился, он приказал встать, как не странно перевязал мне голову и повёл в колону военнопленных. В колонне я встретил много знакомых мне солдат, ещё по полковой школе. Нас гнали как скот по дороге на Киев, первая остановка была в каком-то колхозе. Всех загнали толи в коровник, толи свинарник, еды и питья не было. Там в коровнике мы решили держаться все вместе, потом это решение кому-то продлило, а мне спасло жизнь. Там же первый раз прозвучала команда, коммунисты, командиры и жиды выйти из строя. Кто-то выходил сам, а кого то просто выталкивали из строя. Мне повезло ребята, которые были со мной, меня всячески оберегали. Хотя все знали, что я еврей. Тут и перевязанная голова мне помогла. Потом нас погнали в Борисполь и расположили прямо на взлётном поле. Короткая остановка и погнали на Дарницу, всех отстающих расстреливали на месте. Из еды была только вода и то ограниченно. После Дарницы пригнали в Киев и расположили на территории артиллерийского училища. Там нас первый раз покормили какой-то баландой, вот ту и пригодилась наша договорённость держаться вместе, одинокому выжить было невозможно, за еду надо было бороться. Ребята правда решили, что я не должен сильно высовываться. Меньше попадать на глаза охране. Придумали мне легенду, что я азербайджанец и между собой называли меня «чучмек», я понимал, это для того что бы помочь мне, а не обидеть. Мы с ребятами расположились в кубрике на втором этаже, кубрик был небольшой, но все там помещались, а главное чужих там не было. Это меня и спасло, один раз, я вышел на улицу подышать воздухом и тут подходит ко мне одна мразь и говорит
Хорошо я отдам тебе сапоги, только давай зайдём в здание иначе все поймут.
На том и порешили, по дороге я Что будем делать жиденок?
А что ты хочешь?Для начала снимай сапоги, они у тебя хорошие, а я пока буду молчать.
Вспомнил откуда он меня знает, мы с ним вместе были в батальоне который готовили к финской войне и звали эту мразь Николай Безверхий.
Когда мы поднялись к нам в кубрик, я сказал ребятам, что должен отдать этому человеку свои сапоги за молчание. Ребята ответили если ему нужно он должен сам и снимать, и как только он наклонился на него набросили шинель и придушили. Ночью тело перетянули в коридор, а утром похоронная команда его забрала. Пленные умирали каждый день, так что эта смерь подозрения не вызвала. Снова маленький совет, на котором решили к моей легенде азербайджанец добавить плохо говорит по-русски, я ведь сильно картавил. Внешность моя к тому моменту ничем уже не отличалась от русского или украинца, мы были все доходяги и все на одно лицо.
После Киева нас погнали на станцию Васильковка, но гнали нас не по дороге, по дороге шла охрана, а нас гнали по минным полям. После очередного взрыва колона не останавливалась, а двигалась вперед, раненых немцы добивали. На станцию колонна пришла изрядно поредевшей, но там нас накормили и дали воды, у нас в группе было целых четыре фляги на всех, по тем меркам это целое состояние. Нас погрузили в вагоны, в вагон людей набивали как селёдку в банки, человек не то что бы сесть, он повернуться не мог. Так мы доехали до Ровно, когда открыли вагон и начали выгонять людей, то оказалось, что в вагоне около 20 трупов. Они вовремя движения стояли уже мертвые, просто падать было некуда. В Ровно снова кормежка, и тем же способом в вагоны и на Луцк. В Луцке лагерь находился во дворе духовной семинарии, там нас уже было тысяч 30-40, охрана поменялась, немцев заменили полицаи, это только усугубило наше положение. Особенно зверствовали внутренние полицаи, которых выбирали из числа пленных. Не хочу обидеть какой-нибудь народ, но в полиции почему-то было много армян и грузин и вели они себя с особой жестокостью. Смертность в лагере была огромной, особо страдали от дизентерии, от голода люди ели разную гадость. Изредка заключённых брали на тяжёлые работы в город, попасть на такие работы было счастьем. Там в городе пленные расстилали кусок брезента и местные ложили туда кто что мог, самое лучшее забирали полицаи, но хоть какие-то крохи оставались пленным. В ноябре 1941 многие ребята из нашей группы померли от дизентерии. Выживать стало намного сложней, голод доводил людей до безумия, в лагере начался каннибализм, у трупов отрезали куски мяса и ели. Немцы за это расстреливали, но каннибализм не прекращался. В декабре я остался один, помог мне тогда лагерный доктор, тоже из пленных. Он устроил меня истопником в лагерный госпиталь. Госпиталь был за территорией лагеря в двух этажном здании, охрана была попроще лагерной. В госпитале были в основном калеки без рук или ног с увечьями короче. Еда была лагерная, но бороться за неё было проще. Все больные в госпитале были без верхней одежды и только истопникам разрешалось иметь шинель. В мою задачу входило, нарубить дров и поддерживать мало мальски температуру в госпитале. В самом конце декабря я услышал разговор двух немцев, они говорили, что лагерь расформировывают, здоровых будут отправлять лагеря Польши, Германии и Австрии, а всех убогих в расход. Завтра утром придут подводы и госпиталь ликвидируем. После услышанного я уже не мог спать, рано утром я оделся, вышел на крыльцо, там сидел пьяный полицай. Будь, что будет, тюкнул полицая по голове и бежать. Не знаю убил я его или ранил, я просто шёл подальше от этого места. Перешёл по льду реку и в лес. Я шел с раннего утра целый день и только поздно вечеров набрел на какой-то хутор. Я думал, что ушёл километров на 70, но как потом выяснилось хутор этот был от Луцка всего 18 км. Я заглянул в окно, в хате двое муж и жена, постучал, когда открыли попросился погреться и поесть.
Первый вопрос
Ты пленный?
Да отвечаю.
Заходи, только шинель в дом не заноси, оставь на улице.
Я зашёл в дом, и первым делом попросил поесть.
Сначала искупайся потом мы тебя накормим.
Хозяин налил горячей воды в корыто и сказал раздеваться, я не снимал с себя одежду уже несколько месяцев, для меня снять штаны было как смертный приговор, но хозяева были неумолимы, сразу мыться, а потом кушать. Они правда прикрутили свет, я разделся и искупался, потом хозяин натёр мне голову керосином. Я искупался, хозяйка принесла мне чистое нижние белье. Только после этого я сел за стол, первый раз за столько месяцев я ел нормальную еду, я не мог поверить, что можно за раз видеть столько еды. Поев я лёг на место которое мне приготовили хозяева, они расстелили солому, накрыли рядном и я уснул. Проспал я почти сутки, когда проснулся, попросил свою одежду, а хозяйка говорит:
"Спалили мы твою одежду, она кишела вшами"
Как же так отвечаю, там же в кармане были мои документы, куда же я без документов, первый же патруль меня арестует.
Я врал так как я не знал этих людей, а у немцев было такое развлечение, они брали пленного, давали ему документы и приказывали идти домой пешком от села к селу, каждый староста должен предоставить ему ночлег и еду. Итак, до самого дома, если видели такого на любом виде транспорта, расстрел. Делалось это для того чтоб шёл слух, якобы немцы отпускают пленных по домам. Хозяйка сказала никуда ты не пойдёшь, будешь пока жить у нас, местный староста наш кум, все будет нормально. Версию азербайджанец хозяева приняли и моё прозвище «чучмек» тоже. До самого лета, я прожил на этом хуторе, постигая и помогая хозяевам, они сразу поняли, что я городской и деревенской жизни не знаю. Особых проблем за это время я не испытывал, немцев на хуторе не было, полицаев тоже, иногда заходил староста, но он верил или якобы верил, что я чучмек, и проблем не создавал. Но ближе к осени на хутор начали заглядывать бендеровцы, требовали провизию и хотели меня забрать к себе в отряд. Хозяева уговорили их оставить меня, пока не уберут урожай. После этого мне пришлось прятаться от них, а хозяева врали им, уехал в Луцк, ушёл на другой хутор. Так долго продолжаться не могло и в ноябре1943, я ушел от своих спасителей в сторону фронта, гул которого уже было слышно. Имена своих спасителей я помню всю жизнь, это Береза Василий Иванович и Береза Фелония Петровна. В начале декабря мне удалось перейти линию фронта и я сразу пришел в первую воинскую часть. Когда я рассказывал свою историю трем офицерам, которые в этот момент ели и выпивали, выслушав меня один из офицеров и говорит:
"Ты хочешь сказать жиденок, что ты был в плену и немцы тебя не расстреляли, так мы исправим эту ошибку, другие офицеры его успокоили, а меня направили в третью хату, иди там с тобой разберутся."
Я вышел и пошёл не третью хату, а в другую воинскую часть. Там я сразу попал в Смерш, на всех допросах я рассказывал чистую правду, кроме фамилии, я от страха или по закону самосохранения назвался маминой девичьей фамилией Золотушкин. Меня допрашивали каждый день, потом к допросам подключился капитан Смерш и во время очередного допроса, он неожиданно заговорил со мной на идиш, я ответил ему. На следующий день он принёс газету на идиш и попросил меня её прочесть, последняя его просьба была снять штаны, там тоже все оказалось нормально. Первичная проверка была окончена, но капитан сказал, что пока наши войска не освободят тот район-где находится хутор, я буду работать на кухне. Кухня это нетюрьма, можно и поработать. В феврале наши войска освободили хутор, моя информация подтвердилась, кроме национальности. Капитан пообещал мне, что избавит меня от более мучительных дальнейших проверок, и отправит меня на фронт. Он отвез меня в запасной полк, завел в штаб и сказал
Выдайте ему красноармейскую книжку, и отправьте на фронт, рядовым.
Так появился новый солдат Золотушкин. В штабе подумали, что я имею отношение к Смерш, долго не думали и сразу отправили на передовую. Вновь прибывших построили, и первым к новобранцам обратился командир взвода разведки.
Кто хочет служить в разведке?
Из строя вышел один я, скажем мягко не самый крупный солдат. Он на меня недоверчиво посмотрел и спросил
Что умеешь делать?
А что надо делать?
Отвечаешь вопросом на вопрос, ты случаем не еврей?
Еврей.
И немецкий знаешь?
Хорошо тогда пошли.
Он отвёл меня к разведчикам, сказал, что я буду служить у них во взводе. Первое задание не заставило себя ждать. Группу из шестерых разведчиков, в которую входил и я, отправляли на линию фронта, проверить, что и как там на первой немецкой линии обороны. Когда были на нейтральной полосе, старший группы приказал мне незаметно подойти к окопам которые находились на окраине села и посмотреть, что и как. Когда я подобрался к окопам, увидел пулемёт, но окоп был пустой и в этот момент из крайней хаты вышла женщина, увидев меня, она замахала руками и всем своим видом показывала, уходи. Я схватил пулемёт и ходу. Когда немцы открыли стрельбу я уже был далеко. Пришёл на место сбора, а моей группы нет. Так я сам и вернулся в часть. В штабе я рассказал все, что видел, доказательством был пулемёт который я притащил. Самое интересное, ребята, которые вернулись до меня, доложили, что Золотушкин погиб в перестрелке. После этого случая меня сделали командиром отделения. Разведчики не каждый день ходят за линию фронта, только когда надо чета проверить или притащить языка. Первую медаль «За Отвагу» я получил после того как притащил какого-то важного фрица.
Потом была операция на реке Висла в Польше. Там задание было сложное, надо было провести за линию фронта корректировщика огня батареи катюш. Когда началось наступление немцы быстро поняли откуда ведут корректировку огня и начали нас окружать, положение было критическое и я приказал вызвать огонь на себя. Когда наши пошли вперёд от моей группы осталось двое, я был ранен в ногу, кость не задета, но крови потерял много. Прифронтовой госпиталь и снова в строй. За этот рейд меня наградили орденом Славы третьей степени. Потом была операция на реке Одер, снова рейды за линию фронта, снова языки, разведка. Войну я закончил в восточной Германии, день победы отмечали шумно и весело, радость и эмоции переполняли каждого солдата. Война закончилась, а солдаты продолжали гибнуть и виной всему в нашем районе дислокации, были власовцы. Они любой ценой хотели попасть в американскую зону оккупации. Борьба с ними осложнялась тем, что переодетого власовца отличить от своего солдата невозможно. Пользуясь этим они нападали на патрули, и мелкие группы солдат. Тогда командование придумало следующее, из разведчиков было сформировано несколько мобильных и хорошо вооружённых групп и в день икс, всем солдатам всех частей в этом районе, под любым предлогом, было запрещено покидать расположение части. А мобильные группы выходили на охоту, на уничтожение власовцев. Между собой приняли решение, в плен не брать, уж очень все были злые на них. Бои были тяжёлые, в этих боях я снова был ранен и направлен в госпиталь. В госпитале я получил письмо от жены Березы В. И, Фелония Петровна писала, что мужа ее забрали и отправили в Сибирь на принудительные работы на какую-то шахту, за то что он дружил со старостой.
Я обратился в особый отдел своей части, там мою историю хорошо знали, и под диктовку начальника особого отдела я написал письмо в Учреждение, где содержался Береза В.И, начальник особого отдела его тоже подписал и отправил по своим каналам спец почтой. Я ещё был в госпитале, когда получил весточку, что Василий Иванович дома. Демобилизовался я в конце декабря 1945 года, границу СССР пересёк 31 декабря. Я давно решил, что первым делом навещу Василия Ивановича и Фелонию Петровну, ведь они спасли мне жизнь. О своей семье я знал, что они живы, живут на Алтае, работают на моем заводе, который был эвакуирован с территории Украины, моя родная сестра Рая до войны тоже работала на этом заводе, с ним эвакуировалась и собрала там всю семью. На хуторе у семьи Береза, я узнал, что старосту, кума Василия Ивановича, повесили бандеровцы, когда он отказался давать им еду. В конце войны бандеровцы очень зверствовали. На хуторе я пробыл почти целый месяц, помогал чем, мог, сил после ранения было не много. На Алтай я добрался только к концу февраля 1946 года. В честь моего возвращения семья закатила пир на весь мир. Там же за столом я познакомился со своей будущей женой Танклевской Любовью Эмануиловной.
Наверно всё-таки существует любовь с первого взгляда, мы расписались с ней практически сразу и прожили долгую и счастливую жизнь, отсюда и две прекрасные дочери Лиличка и Танечка. Немного отдохнув, пошёл устраиваться на свой завод. Но тут возникла другая проблема, меня на заводе все знали, как Готфрида, а вернулся Золотушкин, и не важно, что герой с медалями на груди, фамилия другая. Вызов в спец отдел, начальник отдела помнил меня ещё с довоенного времени, да и фамилия Готфрид на заводе была известная. Кроме мой родной сестры Раи к тому времени на заводе уже работал и мой меньший брат Лева. Я рассказал свою историю, утаивать мне было нечего, проверки я уже проходил. Меня выслушали и сказали, ладно иди работай, скоро завод будем возвращать на Украину, потом разберёмся, сам понимаешь плен людей не красит. В мае умер мой отец, у него была тяжёлая форма астмы. Моя жена на тот момент была единственным врачом на большой индустриальный район. И когда стал вопрос о возвращении на Украину, с большим трудом удалось уговорить ее начальство, чтоб ее отпустили. В конечном итоге мы переехали на Украину в Днепродзержинск, я начал работать на заводе конструктором, а жена врачом, позже она заведовала отделением в детской городской больнице. До 1949 года все было спокойно…..
1985 году я овдовел и посвятил себя внукам и детям, а 1995 году приехал Израиль. Я безумно рад что такая яркая, самобытная страна как Израиль, была создана благодаря победе Красной Армии над фашизмом. В этом есть и моя крупица жизни. Очень хочется, чтоб потомки, внуки и правнуки помнили об этом.
Золотушкин (Готфрид) Григорий Абрамович.
Александр Готфрид.
